Тем временем в России

«Я нахожусь в системе, которую невозможно изменить»: молодые учителя — о работе в школах

9 апреля 2021 в 10:17
Фото: Tim Macpherson/Getty Images
Российскую систему образования часто критикуют, но тем не менее молодое поколение все-таки продолжает осваивать профессию педагога. «Афиша Daily» поговорила с молодыми учителями о том, почему они идут в школы, с какими трудностями сталкиваются и что хотят изменить в существующей системе.

Анна, 26 лет

Ростов-на-Дону

Я преподаю в лицее три года, но общий педстаж у меня пять лет. В детстве я, как и многие, мечтала стать учителем. Со временем это прошло, но в 11-м классе, когда был день самоуправления, меня поставили на первоклассников. Это стало отправной точкой, и я буквально влюбилась в профессию за один день.

Работу найти сейчас несложно, всем требуются учителя, потому что мало кто хочет преподавать в школе.

Приходя в школу после университета, ты попадаешь в другой мир. В университете нам дают не совсем те знания, которые реально могут пригодиться на практике. Конечно, со временем ты набираешься опыта и начинаешь понимать, как правильно общаться с детьми и как себя вести с родителями, что тоже немаловажно. Поэтому было бы круто, если бы у молодых учителей был, например, какой‑нибудь наставник.

Когда я только пришла, мне дали первый класс. Это были сложные дети: большинство из них не ходили в детский сад, было также несколько деток с особенностями развития. Поэтому первое время я была в полной растерянности. Плюс родители вообще не воспринимают молодых учителей. Многие из них были старше меня, поэтому найти с ними общий язык оказалось трудновато: они начали гнуть свою линию, навязывать свое мнение, учить меня, как мне лучше делать свою работу.

Однажды дети подрались, и в драке был зачинщик. Я позвонила его родителям, чтобы рассказать, что ребенок выводит других на конфликт. А в ответ получила шквал негатива — мол, это я виновата, сама должна решать эти проблемы, зачем я вообще звоню по такому поводу, и раз это случилось при мне, то я некомпетентный преподаватель. Но со временем я научилась справляться с такими ситуациями и родителями.

В нашей системе образования стоило бы многое поменять. Понятно, что есть углубленные школы, но вообще по всей стране должна быть единая образовательная система. Чтобы у детей при переходе в другую школу или на другие учебники не было проблем. Еще в России нет преемственности между ступенями: сад, младшая школа, средняя школа. В каждой программе разное название одних и тех же терминов, разные объяснения одних и тех же процессов. Мне кажется, это очень усложняет детям жизнь. Еще нам пора начать учитывать особенности времени и перестать игнорировать тот факт, что мы живем в век технологий. Понять, что ненормально ругать детей за телефоны. Пора сделать так, чтобы телефоны занимали какую‑то часть учебного процесса.

Когда мы приходим в профессию, все представляется в радужных оттенках. Дети слушают, я даю им знания, все заинтересованы, тянут руки и так далее. На деле же я завалена документацией и тетрадками. Плюс у каждого ребенка свой характер и к каждому нужно найти подход — это далеко не у всех получается, поэтому многие молодые преподаватели разочаровываются и уходят.

Я бы не хотела проработать в школе всю жизнь, еще несколько лет максимум. Это очень тяжело.

Я общаюсь со старшим поколением, и они все говорят молодым преподавателям: «Девочки, что вы здесь забыли?»

Не могу сказать, что все плохо и у этой профессии нет будущего. Оно есть, но слишком многое нужно менять.

Катя, 22 года

Рязань

Я с детства работала с детьми в лагерях, мне это очень нравилось, но при этом становиться учителем не планировала никогда. Изначально вообще поступила на техническую специальность, но поняла, что это не мое, и захотела заниматься английским языком. У нас в городе есть хороший языковой вуз, там было два направления на выбор: переводчик и педагогическая деятельность. Я подумала, что второе направление может мне подойти, потому что я люблю английский и мне комфортно работать с детьми.

В школу я пошла работать с сентября 2020-го. Это вышло случайно: моя подруга работала в сельской школе, из которой резко уволились все учителя английского. И меня позвали, предложили неплохие условия. Я решила, что это такой интересный опыт, который можно будет вспоминать в старости как страшный сон, и согласилась. Школа находится в селе, но она достаточно большая. Я думала, что это будет какое‑то маленькое деревянное здание с пятью классами, но это прям современная и большая школа, куда со всех близлежащих деревень приезжают детки. Я учу 6, 7 и 8-е классы.

Сначала было очень сложно, потому что я пришла 1 сентября, и мне сразу сказали: «Все, иди на уроки». Мне казалось, что я вообще суперподготовлена, я же так давно работаю с детьми и так хорошо их понимаю. Но в реальности все оказалось не так. Во-первых, у детей были очень слабые знания, потому что у них постоянно менялись учителя. Во-вторых, 6–7-е классы — это самый трудный возраст, когда они уже не дети, но еще не взрослые. Они импульсивные, хотят все оспаривать, чувствовать свободу.

Изначально я мечтала быть продвинутым педагогом, у меня было много иллюзий и представлений о том, как можно построить идеальную систему, в которой и тебе, и детям будет комфортно существовать. Но очень быстро пришло понимание, что я уже нахожусь в системе, которую мне одной невозможно изменить, и единственное, что остается, — подстраиваться под нее. Например, когда я пришла, старалась вообще не использовать никаких наказаний: никогда не кричала, не ставила двойки за поведение и так далее. Но дети, которые привыкли к другому, воспринимали мою позицию как слабость.

Тогда же стало понятно, что образование, которое нам дают в университете, очень сильно идет вразрез с действительностью. Мы изучаем много пространственных дисциплин, возвышенные педагогические принципы, методику, планирование идеальных уроков по всем критериям. А в итоге ты приходишь и понимаешь, что твой идеальный урок ничего не стоит, потому что ты просто не можешь заставить детей тебя слушать, и это очень грустно. Я сначала много плакала из‑за этого, потому что было обидно. Причем фразу «дети меня не слушают» воспринимают как что‑то несерьезное — мол, ой дети шумят, не могут успокоиться. На самом деле непослушание — это когда ты просишь встать, а тебе говорят: «Нет, я ничего не собираюсь делать».

У всех педагогов бывают ужасные дни, это сложно прогнозировать. Я каждое утро иду на работу с абсолютным незнанием, как пройдет сегодняшний день. Иногда внезапно все проходит очень легко, а иногда просто катастрофа, хаос, который невозможно усмирить и успокоить.

Вся наша система образования сильно устарела, и проблема эта начинается с учителей. Сначала нас не особо учат, как правильно учить детей, а потом образовательный процесс, в котором все должно быть строго по нормам, добивает. Большинство учебников подстроены под то, чтобы ты в итоге сдал экзамен, но сдача экзамена вообще никак не свидетельствует о твоих знаниях. И получается, что реальность очень сильно отличается от того, что на бумаге. Дети все списывают с ГДЗ, получают пятерки, потом они идут с этими пятерками дальше, в универе опять списывают, получают хороший диплом, а потом выходят в мир, и оказывается, что для жизни ГДЗ нет.

Конечно, я не жалею, что пошла на педагогическую специальность, но лишь потому, что у меня есть возможность работать репетитором. Школа — это место для альтруизма, где ты зарабатываешь себе хорошую карму.

Юлия (имя изменено), 30 лет

Омск

Я работаю учителем литературы и русского языка уже семь лет. Я вообще не хотела быть учителем. Моя бабушка преподавала физику, и я знала, что это тяжелая работа. И никогда не испытывала удовольствия от общения с детьми, напротив, всегда была замкнутым человеком. Но когда я училась на филфаке, у нас была педагогическая практика. Я пошла в школу, где мне безумно повезло с куратором: она поразила меня своим подходом к преподаванию, у нее были необычные формы работы, она постоянно оставалась с детьми в контакте. Мне понравилось общаться с учениками, и я подумала, что стоит попробовать поработать. Решила, если не зайдет, то после первой четверти уйду. Но как‑то затянуло.

С детьми сначала было трудно, мне дали 5-е классы — с ними всегда сложнее, чем с подростками. Потому что я не склонна нянчиться с учениками, мне не нравится повторять все по 10 раз, но это необходимо для пятиклассников, потому что они маленькие. Сейчас уже привыкла, конечно, но вначале были случаи, когда я сильно расстраивалась или злилась.

Однажды я дала маленькую самостоятельную детям минут на 10 в начале урока. И все дети написали, а одна девочка нет. Я ей говорю: «Давай сдавай, весь класс тебя ждет». Сейчас, если я сталкиваюсь с такой ситуацией, то прошу, чтобы ученик ускорился и дописал. А в первый год моей работы я многого не понимала, поэтому, когда девочка мне сдала работу, я при ней ее выкинула. Девочка сильно расстроилась, что вполне естественно, пожаловалась родителям. Потом я извинилась перед ней и вынесла для себя урок.

С коллегами у меня сложные отношения. Я не склонна быть в постоянном контакте со всеми. Я стараюсь выдерживать корпоративные отношения, это моя принципиальная позиция. Кто‑то это принимает, кто‑то нет, но меня это не волнует.

Я думаю, что подход к образованию в России имеет двойственную природу. С одной стороны, мы вроде как хотим развивать личностей, которые обладают знаниями о мире и необходимым жизненным опытом. И учителя действительно стараются это делать. Но с другой стороны, очень большой упор со стороны системы идет на подготовку к экзаменам, которые не охватывают всего объема знаний. В результате учитель оказывается перед выбором: то ли мне усиленно готовить детей к проверкам, то ли развивать их как личностей. То есть мы учим людей пользоваться инструментами своего разума, чтобы они умели рассуждать, аргументировать свою позицию, выражать мысли, но при этом сочинение по русскому языку ЕГЭ — это работа по четкому плану и шаблону. И если ребенок от него отойдет и начнет рассуждать так, как он хочет, то просто не сдаст экзамен. Я хотела бы учить детей воспринимать литературные тексты в контексте реальности, анализировать, обсуждать их, но тогда они не будут помнить, что подарили Наташе Ростовой на именины.

У меня никогда не было оптимистичных ожиданий от профессии. Я понимала, что иду в довольно токсичную среду, где много неактуальных правил, которые продолжают существовать. Я говорю о вещах дисциплинарного толка.

Например, мне не нравится, когда за исправление снижают балл как за ошибку, когда человеку не предоставляется возможности исправить отметку, меня также смущает, когда детей стыдят за распущенные волосы и внешний вид.

Я была готова к тому, что будет сложно. Но в школе мне открылись какие‑то позитивные моменты профессии. Я поняла, что большинство детей адекватны, способны к саморазвитию, к эмпатии, они хотят установить с тобой контакт. Мне казалось, что у детей в головах учитель — скорее злое существо, которое заставляет их работать. Но в школе я поняла, что далеко не всегда дети воспринимают учителя как злодея.

Иногда я провожу уроки, которые не связаны с программой, но на темы, которые детям интересно обсудить: мы спорим о необходимости гендерных ролей, секс-просвета в школах и так далее. Такие уроки как раз нужны для того, чтобы развить умение говорить, формулировать позиции и доказывать свою точку зрения.

Часто у десятиклассников я практикую такую штуку, чтобы дети делали анализ произведения, используя неформальные виды работы. Одна группа ребят даже сделала канал, где они рассказывают о произведениях с помощью майнкрафта.

Если честно, я не знаю, сколько еще проработаю в школе. Пока что я получаю от работы в школе удовольствие. Но не знаю, как долго буду радоваться тому, что я общаюсь с детьми и преподаю. Эта специальность неблагодарная и не очень хорошо оплачиваемая. 18–25 часов в неделю — это самая комфортная нагрузка, но мало кто работает так, потому что на зарплату в таком случае прожить невозможно. Лично я работаю 40 часов в неделю уже года три. Наверное, в Москве и Петербурге сейчас зарплаты гораздо выше, но чем дальше от центра, тем хуже.

Расскажите друзьям