Рабочие материалы

«Важно подобрать правильную дозу»: как работают музыкальные терапевты и кого они лечат

18 октября 2018 в 18:59
Фотография: из личного архива Алисы Апрелевой
«Афиша Daily» поговорила с одним из главных музыкальных терапевтов страны Алисой Апрелевой о том, где именно применяют музыку, чтобы лечить, и как к такой терапии относятся в России.

Что такое музыкальная терапия

Музыка прекрасна тем, что не только эмоционально поддерживает человека, но и воздействует целиком на его физиологию. В мозге нет отдельной «музыкальной зоны» — мелодия идет по тем же нейронным путям, которые обеспечивают такие жизненно важные функции, как язык, речь, моторика. Поэтому человек отзывается на ритм и начинает топать в такт, сам того не замечая. Это явление аудиторной синхронизации хорошо изучено. С изменением звуковых стимулов изменяется пульс, дыхание, темп функционирования организма.

Музыка воздействует так же, как влюбленность, как удовольствие от еды или занятий спортом: она стимулирует выработку гормонов — дофамина, серотонина, окситоцина. Когда мы, например, снова и снова переслушиваем одну и ту же песню, это значит, что мозг хочет получить свою порцию удовольствия. Правда, в депрессивном состоянии люди часто слушают по кругу мрачную музыку, которая уводит их еще дальше. Допустим, если у человека суицидальные мысли, ему нужно пить по одной таблетке препарата, чтобы себя поддерживать, а он может взять и под воздействием грустной музыки выпить весь пузырек. Для того чтобы контролировать такие моменты, нужен музыкальный терапевт: он должен быть рядом, подобрать правильную первую дозу музыки, которая отражает состояние пациента и помогает ему пройти через него, а потом по чуть-чуть вводить другую музыку, которая переключит на другие эмоции. Это называется изометрический принцип: ты присоединяешься к состоянию человека, а потом выводишь его в нужное.

Где применяют музыкальную терапию
Болезнь Альцгеймера

При болезни Альцгеймера происходят физические изменения в головном мозге — повреждается прежде всего кора, то есть его верхняя часть, которая отвечает за принятие решений, социализацию, мыслительный процесс. При этом древняя лимбическая система, где сосредоточена вся наша эмоциональная жизнь, затронута меньше, и музыка может «огибать» все нарушенные участки мозга, чтобы воздействовать непосредственно на человека.

Появляется блеск в глазах, осмысленность, самоосознание. Музыка возвращает человеку его личность — и он снова начинает общаться «изнутри», а не на автомате. Восстанавливается структура его дня, возможность полноценно контактировать с окружающими.

В течение нескольких месяцев мы с коллегами работали над пилотной программой музыкальной терапии в сети пансионатов Senior Group в Москве — и теперь у их резидентов есть регулярный доступ к этой услуге.

Восстановление после операций

Известно, что в постоперационный период музыкальная терапия может частично замещать седативные препараты. Воздействию музыкальной терапии посвящено множество научных исследований и кокрейновские обзоры (Cochrane Collaboration — международная некоммерческая организация, изучающая эффективность медицинских технологий по строгой систематизированной методологии. Официально сотрудничает с Всемирной организацией здравоохранения. — Прим. ред.)

Психотерапия

Можно воспроизвести на инструментах какой-то паттерн, повторяющийся в жизни человека, и это даст ему возможность посмотреть на ситуацию со стороны. Музыка не может, конечно, заменить психоаналитика: если мы забиваем тревожность какими-то способами, мы сделаем только хуже. Но так же, как человеку может быть показано медикаментозное лечение вместе с психотерапией, ему может быть полезна и музыка: кому-то может хватить и правильно подобранной музыки, начинающей звучать за час до сна.

Сейчас я занимаюсь проектом Remedywave, где мы с коллегами пытаемся автоматизировать музыкально-терапевтические алгоритмы, чтобы можно было применять их в повседневной жизни. Нас окружают потоки доступной, разнообразной музыки, но порой бывает сложно даже вспомнить мелодию, после которой мы обычно чувствуем себя хорошо. Наш проект будет подбирать композиции автоматически.

Роды

Для собственных родов я заготовила всякие музыкальные штуки, но в процессе выяснилось, что они не подходят. В итоге мои дети появлялись на свет под звуки океана. Сейчас, когда я работаю с методиками подбора музыки для родов, всегда понимаю, что нужно иметь запасной вариант.

В музыкальной терапии мы всегда говорим про очень конкретные медицинские цели, которых нужно достичь. В родах есть свои фазы, и на каждой — свои цели. Во время схваток хорошо бы успокоиться, а когда наступает более активный этап, ритмичная деятельность, то музыка может помочь справиться с болью и ускорить процесс — здесь нужно что-то более драйвовое. В идеале, конечно, чтобы музыкальный терапевт присутствовал на родах, но такое далеко не всегда возможно.

Помощь людям с БАС

В музыкальной терапии важна не только практика, но и научная составляющая. Уже год я работаю в Anglia Ruskin University в Кембридже над докторской диссертацией, в ходе которой разрабатываю протокол для поддержания дыхания, глотания и речи людей с боковым амиотрофическим склерозом (БАС). Это страшное заболевание, при котором постепенно теряешь способность двигаться, говорить, дышать: Стивен Хокинг прожил с ним долго, но его случай — скорее исключение. В среднем люди с БАС живут 3–5 лет. В России им помогает фонд «Живи сейчас», с подопечными которого мы работаем при поддержке гранта от Фонда президентских грантов. Наше исследование успело получить поддержку Фонда Стивена Хокинга, но сейчас я озабочена поиском средств на новый этап исследования. Так что моя жизнь — мозаика разных потребностей, проектов и целей, и это немножко неспокойно.

Пять лет назад я начала работать над образовательной инициативой «Музтерапевт.ру», и за это время вокруг проекта собралась сильная команда — он стал платформой для общения российских и зарубежных специалистов, заинтересованных в терапевтическом применении музыки.

Поддержка пациентов и их родственников

Последние три года я работала в онкологической клинике в Бостоне, в отделении химиотерапии. Там есть комната ожидания, где пациенты ждут приема, сеанса химиотерапии, ждут новостей от врача. У человека в этот момент очень хрупкое состояние. Я просто сидела там и импровизировала: на гитаре, на индийской флейте, на барабанах, стараясь отразить настроение людей, поддержать и заодно показать, что здесь не только яды и белые халаты. Потом я заходила в отделение, где пациенты сидели в креслах и получали «химию», и предлагала: «Не хотите ли вы немного музыки?» Или спрашивала: «Вы знаете о том, что такое музыкальная терапия?» С этих вопросов начиналось терапевтическое взаимодействие. Еще я вела клиническую практику студентов Беркли в отделении психиатрии и в инклюзивных классах.

Как к музыкальной терапии относятся в России

В России нередко музыкальная терапия воспринимается как какое-то приложение к психотерапии или ответвление от нее, что совсем неверно: это отдельная наука. У нас пока нет системы высшего образования и сертификации для музыкальных терапевтов. Есть несколько курсов в рамках повышения квалификации и семинары. Те немногие специалисты, что есть, работают, как правило, в узких сферах: с особыми детьми, в психотерапии. Найти специалиста порой бывает непросто. Наш проект позволяет получить бесплатную, достоверную информацию о музыкальной терапии, предлагает ресурсы для специалистов, применяющих музыку терапевтически, музыкантов-волонтеров, медиков, психологов и всех интересующихся этим видом терапии.

Как приходят к музыкальной терапии

Годы, когда я формировалась, пришлись на 1990-е. Я много времени проводила в поисках слов и звуков, которые могли бы как-то отобразить окружавший нас хаос. Написание песен стало для меня способом осознания происходящего. В детстве я мечтала быть врачом, а по вечерам выступать в цирке, но мне говорили, что это невозможно: родители хотели, чтобы я была юристом. В результате я стала судебным лингвистом, но продолжала заниматься музыкой. Днем, как говорят американцы, у меня была dayjob, а вечером — настоящая жизнь.

Если в 1970–1980-е в андеграунде происходило что-то причудливое и очень интересное, существовала настоящая контркультура, то в 1990-е все это уже стало неактуально. Были люди, которые по инерции продолжали андеграундную традицию, но смысла в противостоянии системе уже не было. Мы с единомышленниками придумали себе название — оверграунд, много выступали на фестивалях, но просуществовало все это недолго.

На пике своей андеграундной «карьеры», в 2004 году, я оказалась в Америке — просто встретила человека, с которым уехала «на край земли». Я надеялась вернуться: мне казалось, что я не смогу там прижиться, а никакой american dream у меня не было, но в результате именно она со мной и произошла.

Сначала я долго не знала, что делать, и два года молчала: оторванная от привычной среды, я пыталась завязать новые отношения с музыкой. Однажды в гостях у фольклорной певицы Юлианы Светличной я прикоснулась к виолончели: мне дали смычок, и я просто провалилась в звук на 40 минут. Потом я завела какую-то не очень хорошую, но свою виолончель — сидела, играла, играла, играла и искала звук. Я поняла, что мне нравится соединять виолончель со звуком голоса и уже не опираться так на текст, как это было в андеграундной традиции.

Как становятся музыкальным терапевтом

Затем я окончила курсы кинокомпозиторов в Сиэтле. Свою дипломную работу я делала по документальному фильму о женщине, которая сражалась с раком. Болезнь была неизлечимой, фильм снимала ее дочка — тема печальная, но материал получился очень светлым. Меня зацепила эта работа, и тут кто-то из однокурсников спросил, слышала ли я про музыкальную терапию. Я стала исследовать тему и почти сразу поняла, что это мое. Я и раньше много думала о том, как на человека воздействует музыка даже помимо его воли. Мои размышления закончились тем, что я отправилась поступать в музыкальный колледж Беркли в Бостоне, на отделение музыкальной терапии.

Я не верила, что меня возьмут, — ощущала такое русское уныние. Я проходила прослушивание как «поющая виолончелистка», и, наверное, это заинтересовало экзаменаторов. В итоге я поступила. Но тогда же случился кризис 2008 года: нам периодически не хватало денег на еду, и тем более на переезд из Сиэтла в Бостон. Так что я отложила решение на год. Спустя это время ситуация не сильно улучшилась, так что я взяла государственный кредит и поехала.

В американской системе образования все совсем не так, как у нас, когда ты делаешь выбор в 16 лет и потом следуешь прописанной схеме. Тут можно поступить в вуз и собирать себе программу как из кирпичиков: изучать индийские раги или тяжелый металл, джазовую гармонию или классическую музыку, часть курса посвятить музыкальной терапии, а часть — электронной композиции.

Что успокаивает самих музыкальных терапевтов

Интенсивный темп жизни и профессиональное выгорание недавно привели к пониманию, что мне не хватает очень важного элемента: я использую музыку как средство помощи другим, но перестала писать музыку, взаимодействовать с музыкантами, играть концерты. Стою у колодца, черпаю воду для других и не замечаю, как от жажды пересыхают мои собственные губы, как слабеют руки. Выражение себя через живой звук — очень мощный ресурс. Я снова поменяла инструмент: пишу новые песни, аккомпанируя себе на фортепиано. Стараюсь проводить минимум полтора часа в день за этой работой. Надеюсь представить новую программу в Бостоне, Нью-Йорке и Москве в начале следующего года.

Лично меня успокаивает Арво Пярт (советский и эстонский композитор. — Прим. ред.). В окружающем шуме мира его музыка — как камертон. Он умеет слушать тишину. Для меня Пярт из той же метафизической местности, что и Бах. Бах более плотный, под него я вожу машину: он помогает мне сфокусироваться и утешает. Когда появляется нужная музыка — это как будто кто-то подошел, обнял тебя или накрыл одеялом. Мне кажется, важно, чтобы люди помогали друг другу в этом: если мои дети видят, что я не в ресурсном состоянии, они аккуратненько нажимают кнопочку. Знают, что это работает.

Расскажите друзьям