— Откуда ты?
— Я из Кызыла, Республика Тыва.
— Насколько это страшное место, как о нем рассказывают?
— Если ты там родился, то ты привыкаешь. Если соблюдать некоторые понятия, то ничего страшного не произойдет. Если туда приедет человек извне, он ничего не поймет и уедет.
— Чем Тыва отличается от остальной России?
— Там очень сухо. Минус сорок три ощущается как минус двадцать пять здесь. Люди другие — это даже не Якутия и Бурятия. Из‑за отсутствия железной дороги и нормального аэропорта люди редко уезжают.
Русские люди там другие: более интеллигентные, чем в остальной России.
— А в чем это выражается?
— В интересах, в общении. Мало мата. Все, кого я знаю из моего окружения, более-менее чего‑то достигли, добились после уезда из Кызыла. В Москве, за рубежом.
— До скольких лет ты прожил в Кызыле?
— До шестнадцати.
— Ты рассказывал, что твоя мама — домбрист, а отец — художник. Каково было расти в творческой семье?
— Когда я родился, они уже занимались бизнесом. Тем не менее они собирали фестивали: у нас всегда дома была куча народу — бардовский движ. Всегда были интересные люди.
— На тебя это как‑то повлияло с творческой точки зрения?
— Тогда — нет. Я музыкой в детстве не интересовался. Но сейчас, возможно, что‑то и отложилось.
— Как ты пришел к музыке?
— Рэповал, как все, в тринадцать лет. Что‑то пытался, но отложил это дело. В шестнадцать лет я увлекся авторским кино и захотел снимать фильмы. Когда начал что‑то снимать, понял, насколько это сложно и дорого. А что‑то делать нужно было: либо кино, либо музыка — что еще делать? Оказалось, что музыку делать легче.
— На какой музыке ты рос?
— Первое, что услышал — Linkin Park. Потом Эминем, 50 Cent. Позже — Placebo, хаус, трип-хоп, классическую музыку. Я никогда не зацикливался на одном жанре.
— Как ты пришел к тому, чтобы закрепиться в битмейкерском деле?
— Когда русский трэп взлетел. 2015–2017 годы. Рэп перестал быть андерграундной движухой, это было очень круто, честно, трушно. ATL, Pharaoh, Markul, Sted.D. Я начал все это слушать, вникать, что происходит в движе, и захотел делать биты, как у пацанов.
— Первые шаги в битмейкинге: было сложно?
— Да. Но это меня очень сильно увлекло. Я посмотрел на ютьюбе туториал, сделал все, как там, — получилось почти так же, как там. Я повторял за другими, делал похожее, и это переросло в свое.
— Как ты начинал двигаться: писал артистам в личку в духе «зацени битос» — было?
— Да. Я писал вообще всем, кому можно было. Первым мне ответил Sted.D. Сказал, что прикольно — но нужно научиться сводить и мастерить. Потом так получилось, что у меня что‑то купили из битов — и все, пошло.
— Ты еще рассказывал, как, будучи уже состоявшимся битмейкером, ты попал на концерт к Playingtheangel и, глядя на него, понял, что хочешь стать артистом. У тебя именно в этот момент щелкнула такая мысль или еще раньше?
— Всегда были амбиции. Но я не верил в свои возможности, меня это стопорило. Но я плавно из битов ушел в хаус, а потом начал его разбавлять вокалом. Спустя какое‑то количество треков что‑то начало получаться.
— Что стопорило? Психологический блок?
— Да, я не хотел разочароваться. Поэтому на потом откладывал.
— Три главных проблемы битмейкера в России — это…
— Мало денег. А еще — всегда узнается только артист и голос. Незнающий человек, слушатель вообще не задумывается над тем, кто сделал этот бит. Это основная проблема.
— Тебя задевало, когда твоя музыка стреляла, а тебя как автора не знали?
— Песни на мои биты не то чтобы стреляли. Я до сих пор биты делаю — но уже рокерские. Сейчас мне все равно: стрельнет бит, не стрельнет… Человек выкупил бит — мне все равно.
— Как думаешь, труд битмейкера стал лучше цениться за последние годы?
— Можно взять в пример Моргенштерна и Славы Марлоу. До того как Слава начал писать свои песни, его уже знали. Моргенштерн бустил его. С другой стороны, в 2016–2017 годах это тоже было: все знали, что Фараону делает бит White Punk. Но это не было на таком глобальном уровне.
Вообще, сложный вопрос… Мне кажется, ничего не изменилось.
— Есть тенденция: многие битмейкеры, музыканты, которые двигались в андере, все равно либо встают за микро, либо начинают делать поп: от того же Куока до, например, группы Cream Soda. Как думаешь, почему?
— У каждого артиста происходит момент, когда нужно вылезать из андеграунда, порадовать свое тщеславие. Это нормальный процесс и в целом неизбежный. Существуют, конечно, идейные богемщики.
— Я еще о том, что битмейкеры становятся именно артистами.
— Тут то же самое. Ты делаешь музыку, кто‑то на нее исполняет, и ты думаешь: а почему бы и мне не исполнить под свой музон? Мне кажется, так и было у Куока, которого ты в пример привел. У White Punk такая же история была.
— Почему ты выбрал именно рок?
— У меня была детская мечта [исполнять рок]. Плюс, я как‑то на занятиях услышал, как звучит и записывается гитара. Я думал, это сложнее, но это просто: втыкаешь [шнур от гитары] в звуковую карту и делаешь, что хочешь.
Я ехал в машине с отцом, играла Nirvana, и что‑то меня перемкнуло: надо делать рок!
— Сложно было начать погружаться в рок-среду с битмейкерским бэкграундом?
— Наоборот, проще. Все инструменты, которые использовал, и знания, которые я приобрел, очень сильно помогли развить свой почерк. Я взял что‑то оттуда, что‑то оттуда, смешал это с электрогитарой и бас-гитарой — получился интересный звук. Поэтому мне жанровый переход дался легко.
— Когда ты понял, что твое творчество выстрелило? После фита с Муккой?
— Все шло плавно. Фит с Муккой попал в топ [«ВКонтакте»] — я был рад, но не было ощущения в духе «вау, мы стреляем».
— А когда появилось ощущение, что ты делаешь все правильно?
— Когда к пацанам на лейбл попал и появилась большая команда.
— Когда ты начинал первые шаги в роке, ты отталкивался от успеха того же Мукки, Кирилла Бледного?
— Конечно. Если бы Кирилл не сделал свой первый альбом, вряд ли бы это желание появилось.
— Сравнения с тем же Муккой и Бледным в комментариях тебя не обижают?
— Я не знаю, почему эти сравнения вообще есть, потому что музыка и у меня, и у Серафима, и у Кирилла очень разная. Даже на площадках, например, на Apple Music, в «Похожих артистах» у меня — «Пошлая Молли». Это очень странно. Если кто‑то сравнивает, то я прошу: объясните! Может быть, я что‑то пойму…
— Как бы ты описал свой творческий метод?
— Не делать неинтересную музыку. У меня она интересная: не буду от этого отрекаться. Она мелодичная, универсальная: если убрать тяжелые моменты — даже в какой‑то степени поп. Она вне возраста — я беру темы, которые знакомы каждому человеку: любовь, зависимости. Все с этим сталкивались. Примитивные тексты, чтобы это было понятно: никакого заумного движа нет! Наверное, так.
— «Три дня дождя»: сейчас это сольный проект или группа?
— Лицо мое, но сольным проектом сейчас это назвать уже нельзя. В последнее время я всегда прошу помощи: в соло уже невозможно записывать музыку.
Сейчас это 50/50: пацаны могут что‑то прописать, но мы никогда не собирались всей толпой что‑то записывать — если речь идет о группе.
— Пацаны помогают тебе сочинять музыку?
— Да. В некоторых песнях.
— У тебя на носу большие концерты — я так понимаю, первые большие. Волнуешься?
— Нет. Единственное, из‑за чего волнуюсь, — как бы не началась третья волна [пандемии] и ограничения. А так — не переживаю.
— 2020 год был сложным? Как жить без концертов?
— Он был сложным в моральном плане. Но для творчества это был год возможностей. Такого насыщенного года в этом смысле еще не было — произошло много событий даже без концертов. Был всего один концерт, но я не почувствовал, что меня удручает отсутствие выступлений. Зато писал музыку, было много времени.
— Соскучился по концертам?
— Да.
— С живым бендом будешь выступать?
— Да.
— Твой последний сингл — кавер на старый хит группы «Инфинити». Как пришла в голову такая идея?
— Идея сделать кавер на хит 2000-х пришла коллегам в голову. Мы собрались и выбрали песню, которая была хитом в те годы.
— Ты попал в программу Radar от Spotify. Какие ощущения?
— Я немножко прифигел и обрадовался! Потом посмотрел на презентацию, возможности, которые дает Radar. А еще удивился, когда запустили билборд в Москве и я увидел на нем свое лицо. В этот момент я очень интересные эмоции почувствовал. Но меня быстро отпускает от этого всего.
Благодаря Radar у меня нормально так выросла аудитория в Spotify — да и сам Spotify как площадка интересен.
— Что почувствовал, когда увидел себя на билборде?
— Сначала скинул фото родителям — от их реакции появилась моя.
— Когда родители в тебя поверили как в музыканта?
— С того момента, когда я продал первый бит. Тогда я попросил у них деньги на монитор и звуковую карту. Я получал от них большую поддержку: в меня очень сильно верили. У меня практически не было денег, я жил практически за счет родителей — я работал, конечно, но мне этого не хватало. Меня поддерживали и финансово, и морально. Но сейчас я им помогаю. Они безмерно рады от всего, что происходит.
— Ты, Мукка, «Папин олимпос» и другие. С чем связан этот бум? Люди соскучились по рок-музыке?
— Я сейчас объясню… Пост от Джубили видел на эту тему?
— Нет.
— Он в «ВКонтакте» написал о том, почему все рэперы взяли в руки гитары и начали собирать группы (к сожалению, пост найти не удалось. — Прим. ред.). Они попробовали рэп, поняли, что это все-таки чернокожая музыка.
А что касается белых состоявшихся рэперов, я знаю только Эминема. Вот и получается так: белый человек склонен к гитарам. Мы пробовали писать рэп с 2011 года — не получилось, все, пошли делать рок. Рок — это наша музыка, белая. Я сразу скажу: я не расист, просто ну объективно есть музыка черная и белая.
— Когда ты прочитал этот пост, понял, что жиза? Он отразил твой личный опыт?
— Конечно. В точку. Я понял, что рок для меня как‑то ближе. Мне писать рок-музыку интереснее: если бы я делал рэп, это было бы скучно.
Рок — это же прикольно! Это не один человек, а группа, вы репетируете. Когда ты прописываешь мелодию в FL Studio, сделал ударки, начинаешь прописывать пауэр-аккорды для припева и слушаешь это целиком — это непередаваемое ощущение, крутые эмоции!
— Ну и на концертах круче не трэповые биты слушать, а живой бенд.
— Конечно! Даже Серафим делал первый концерт под минус, и это было такое. А когда он позвал музыкантов — совсем другая история. Больше энергии, больше эмоций, больше мощи. Наверное, есть рэп-концерты, которые качают больше… Но не знаю, на это скучно ходить.
— Все вроде справедливо, но как бы ты объяснил, что до Кирилла Бледного больших рок-звезд долго не было? Почему рок был в кризисе?
— Я не могу дать точную позицию. Для меня это тоже загадка. Наверное, из‑за появления интернета и глобализации. С появлением интернета, ютьюба, Pro Tools, уроков по битмейкингу, SoundCloud музыку стало делать проще. Появилось очень много битмейкеров — соответственно, появилось много рэперов.
Сейчас всех это задолбало, но ты можешь сам, в одну каску, сделать и рок-трек.
— Рок будет жить?
— Он нескоро станет мейнстримовой движухой, но станет.
— А почему нескоро, на твой взгляд?
— Моргенштерн.
— Почему он?
— Он же дает какой‑то пример пацанам: все хотят, как он. Сейчас пойдет волна глупой, пустой музыки, которая заедает. Как только он перестанет все это делать, мы ворвемся всем рок-составом в чарты (смеется).
— Но тот же самый Моргенштерн на концертах выходит с живым составом и дает рок-лайвы. Слава Марлоу выходит на «Урганте» исполнять свой хит в разных жанрах. Выходит, рок-музыка в каком‑то виде всем все же нужна.
— Безусловно, она всем нужна. И рэперам на выступлениях. Но я говорю именно про чарты, популярность, масштаб.
— И что делать?
— Кому?
— И слушателям, и рок-артистам.
— Рок-артистам нужно продолжать делать рок и ни в коем случае не переобуваться в мейнстрим. А слушателям ничего не надо делать. Если ты угодил слушателю, ты попал. Если нет — то нет. Мы же не будем перевоспитывать слушателя? «Вот вы слушаете говно вместо нашей музыки». Слушатель сам все поймет, когда нас станет больше. Когда станет больше ярких имен. Артистов, персонажей, музыкантов. Единственное, что я бы советовал слушателю, — больше ходить на концерты: после них восприятие музыки меняется.
— Кого бы ты выделил из крутых, свежих рок-музыкантов, про которых нужно говорить?
— Есть девчонка Лали, у нас с ней фит. К ней нужно прислушаться, у нее есть прикольный трек «Химия». Есть обычный женский вокал, который всем надоел. А есть особенный, универсальный — у нее как раз такой. «Убей меня, Эйс» — чувак из Чернигова, который делает все соло. Он говорит, что делает постпанк, но у него очень своеобразная музыка.
Роки — он, конечно, позиционирует себя как рэпер, но у него рок-инструментал, и сам ведет себя как рокстар. Серафим начал делать интересное музло, отошел от попсового звучания в духе «Девочки с каре» и «Не киряй» в сторону рок-н-ролла: у него получается интересно и немейнстримно. Юра Playingtheangel ушел из рэпа в гитарную альтернативу. Ну, я всех друзей перечислил (смеется)!
