Книги

Память, говори: зачем читать новые книги Эдуарда Лимонова и Марии Степановой

8 декабря 2017 в 14:07
В «Новом издательстве» вышла «Памяти памяти» — большая проза Марии Степановой, лучшая с большим отрывом книга, написанная в 2017 году на русском языке. Игорь Кириенков нашел этому удивительному тексту пару — «Седого графа сын побочный», генеалогические изыскания Эдуарда Лимонова.
Мария Степанова
Поэтесса, журналистка, главный редактор Colta.ru. Лауреат премии Пастернака, премии Андрея Белого, стипендиат Фонда памяти Иосифа Бродского
Эдуард Лимонов
Писатель, поэт, публицист, политический деятель. Лауреат премии Андрея Белого

Под знаком незаконнорожденных

На самом деле — то есть после благодарностей, списка действующих лиц и нескольких предварительных замечаний — новая книга Лимонова начинается с вопроса. «Если тебе нельзя в будущее, то куда можно?» — спрашивает себя большой русский писатель-революционер на пороге 75-летия. И сам же отвечает: «Правильно, в прошлое».

«Седого графа сын побочный» (очень удачное, у Мандельштама подсмотренное заглавие) — история о том, как автор пытается расколдовать свое «несносное благородство», следы которого он различает в отце (безупречные ногти, обувь, русская речь; совсем не похоже на типичного советского офицера) и себе самом (на зоне Лимонова звали Барином). В поисках настоящей родни рассказчик забуривается в XIX век, изучает — с чужой, как правило, помощью — архивы, конспектирует «Википедию», разглядывает («скальпы те же») фотографии, чтобы убедиться: чутье не подвело. Не то в 1886-м, не то в 1887 году в имении Масловка солдатка Варвара Савенко прижила от дворянина Ивана Звегинцова сына Ивана. Дюжинный советский счетовод, тот всю жизнь скрывал свое высокое происхождение — и вот его на весь мир известный внук наконец докопался до истины.

Лимонов-прозаик в полном порядке — и не только потому, что, в духе времени, работает с документом, заставляет живым голосом говорить справку, выписку, трудовую, в широком смысле, чужое официальное слово. В этой короткой, небогатой на стилистические эффекты книге дает о себе знать его глубоко индивидуальный, не спутаешь, cтиль: «Мускулистый, падавший гвоздями ливень грозил продырявить наш «хуиндаи», молнии грозились нас испепелить». Или вот — поближе к финалу, — когда он переходит на величественную косноязычность религиозного текста: «Вид человеческий постоянно живет в немедленном настоящем времени, и потому для него так притягательно будущее время и полно загадок прошлое время. В прошлом он ищет знаков, которых не увидел, а если увидел, то не понял, о будущем — неловко мечтает, всегда отклоняя его в свою пользу».

Есть, однако, в «Графе» и принципиально новое — сочувственная, чтобы не сказать теплая интонация, несвойственная в целом многолетнему автобиографическому проекту Лимонова. Его домашний, чуть скрипучий тон можно, пожалуй, назвать сенильным — пожилой Эдичка фантазирует об уездном помещичьем быте с красавицей-женой и «теплым сыном» на груди, — но это все же очень далеко от воркования за чаем. Лимонов — верите? — как-то очень убедительно подобрел или, по авторской формулировке, «отряхнув с себя часть грубости и настырности, стал и тоньше и… слабее». Единственный, вероятно, писатель в мире, которого можно одновременно представить перед Гаагским трибуналом и Шведской академией, на наших глазах превращается из конквистадора в архивариуса. И за эту бархатную капитуляцию отходчивая вообще русская культура наверняка многое ему простит.

Издательство

«Лимбус Пресс», Санкт Петербург, 2017

Читать

Bookmate

Просвечивающие предметы

А вот это все-таки совсем другая лига.

Кажется, что о «Памяти памяти» Марии Степановой говорят все, и кажется, что о ней говорят недостаточно. Отчасти — потому, что к этой книге не знаешь с какой стороны подступиться. По большей части — из-за того, что ощущаешь трагическое несовпадение между возможностями собственного письма и художественными мощностями автора.

Наверное, с них и стоит начать: Степанова пишет сегодня на русском языке как никто. Замечательная плотность фразы, мастерское переключение повествовательных скоростей в пределах предложения, абзаца, главы, музыкальная, в конце концов, организация всего текста — мы отвыкли, что у отечественной прозы может быть «обоняние как у оленя» и «осязание как у нетопыря». Одна эта беспримерная языковая пластика сделала бы книгу событием, но бывалый читатель Степановой и так знает, что именно она сейчас сочиняет самые совершенные, слова с места не стронешь, периоды. А еще — что умением выписывать замысловатые фигуры на льду достоинства этого автора не исчерпываются, а дело не в последнюю очередь в оптике, устройстве глаза, в том, что попадает в писательский объектив.

Ведь о чем «Памяти памяти», если попробовать рассказать о ней попросту, как учили: здесь у нас почтенное «что», а тут факультативное «как»? В самом общем приближении — про семью Степановой, «квартирантов истории», которые прожили как будто неприметную, «неинтересную» для постороннего наблюдателя жизнь; про саму эту стратегию существования, «не выходя на поверхность, где любое движение становится заметным и имеет последствия и масштаб»; про то, что «ни одна история не доходит до нас целой, без отбитых ступней и сколотых лиц»; про то, наконец, как вообще складываются отношения между властным надчеловеческим нарративом и частной судьбой на материале чудовищного XX века, по отношению к которому мы все, настаивает автор, выжившие, «свидетели и участники длящейся катастрофы». А также — об особенностях живописи и цифровой фотографии, Цветаевой и Мандельштаме, блокадных записях Лидии Гинзбург и художнике Джозефе Корнелле с его коробками. Или — сформулируем совсем коротко — это очерк личной и мировой культуры памяти, поместившийся на 400 с лишком страницах.

Многое, другими словами, выдает в книге Степановой крупнейшее литературное явление последнего времени, и прежде чем «Памяти памяти» станет мрамором (уже — не прошло и месяца после релиза — готовятся серьезные искусствоведческие разборы), хочется успеть сказать о том, что делает ее такой современной и такой для всех нас необходимой. «Актуальное» в литературе определяется, конечно, не упоминанием новейших средств связи и работой с сетевым фольклором, и хвалить автора за старательную, кончик языка наружу, инвентаризацию текучего пространства — дело довольно обреченное. Проза Степановой схватывает «сегодня» иначе: не как картотеку, или комод, или на столе разложенные артефакты (хотя и об этом здесь есть упоительные, объясняющие обложку страницы), но как сам принцип мышления, со множеством закрепленных и свободных вкладок, как логику хранения в облаке, где ничто не пропадает навсегда и в любой момент может снова стать видимым, близким, интересным. Мир идей и мир вещей в «Памяти памяти» зыбки и взаимопроницаемы, и как от этого — раскавычим классическую цитату — не вскочить на ноги, схватив себя за волосы.

Издательство

«Новое издательство», Москва, 2017

Читать

Bookmate

Расскажите друзьям