Еще 17 фильмов, которые мы видели на Берлинале, — от скучнейшего к самому интересному

Невыносимо идиотский ромком, выбранный организаторами в качестве фильма открытия, кажется, от безысходности. Начать «самый политизированный кинофестиваль» (цитата из церемонии) чем‑то более злободневным было бы логичнее, но после речей сразу по нескольким важным общественно-политическим поводам выбор какого‑то одного актуального фильма обидел бы людей, считающих повестку другого региона более приоритетной. В результате вечер открытия превратился в пытку. Карикатурный «гениальный художник в творческом ступоре» (Питер Динклейдж) находил в первом попавшемся баре эксцентричную любовницу, работающую морячкой на барже (Мариса Томей), вынуждал жену-гермофобку (Энн Хэтэуэй) уйти в монастырь, а потом спасал совершеннолетнего сына от отца его малолетней подружки, работающего в суде и намеревающегося посадить парня за растление, — «спасение», разумеется, было решено в виде фарса с плаванием на барже в штат с пониженным возрастом согласия.

Смотреть на эту белиберду с неадекватными, не имеющими ничего общего с живыми людьми персонажами было невозможно не только из‑за бессмысленности происходящего, но и из‑за ощущения, что на экране бездумно обесцениваются вообще все серьезные проблемы современности: и эпидемия разводов, и депрессия, и секс-зависимость, и сексуальные преступления, и кризис духовности, и экономические кризисы. Отдадим должное: вместо освещения важных проблем показать нечто реакционное, издевающееся над всеми проблемами общества — вполне себе концептуальный ход со стороны дирекции. Вот бы само кино было хоть капельку остроумным.

Техно-трип по экзотическим локациям — от Беларуси до дельты реки Нигер. Итальянский режиссер, кажется, задался целью оскорбить вообще всех: сначала он заставляет белорусских футбольных фанатов, загримированных в цвета государственного флага, петь песню «Тры чарапахі» о протестном разочаровании. Потом — маршировать солдат из французского иностранного легиона под «Non, je ne regrette rien» Эдит Пиаф. Наконец, изображает, как африканские партизаны перед американской журналисткой несколько минут вращаются на катере, стреляя в воздух из калашникова, а затем обсуждают, как мечтали бы переродиться в «ангельском теле» белого человека.

Главного героя, белоруса с мутным прошлым, играет немецкий Хоакин Феникс, Франц Роговски, — ему приходится не только апроприировать культуры (спойлерВ него вселится дух мертвого нигерийского партизана.), но и плохо косплеить известные кинохиты: танцевать то ли как Дени Лаван в «Красивой работе», то ли как сам Роговски в «Хэппи-энде», но так или иначе с куда меньшей энергией. Приз за операторскую работу объяснить сложно: да, тут есть симпатичная драка, снятая на распадающийся на пиксели тепловизор, но в целом все смотрится как обычный музыкальный клип или фэшн-съемка с Vimeo. Тепло, пленочно, атмосферно, но абсолютно поверхностно и пусто.

Пошлейшая нуар-мелодрама между Гонконгом и Сеулом про таможенницу, влюбившуюся в наркокурьершу. Самое примечательное обстоятельство — кастинг: это первая большая роль некогда главной китайской кинозвезды Фань Бинбин за шесть лет, прошедшие с момента попадания в опалу властей и скандал с налогами. Фань — большая звезда, своей сдержанной харизмой способная вывезти самое мертвое кино (как в этом случае), но все-таки хотелось бы пожелать ей вернуться действительно в большой кинематограф, а не вторичный и беззубый фестивальный филлер.

Филипп Гаррель, один из последних живых деятелей кинематографа Красного мая, так свыкся со статусом живого классика и многолетней работой исключительно по собственным закрытым от внешнего мира правилам, что не заметил как снял пародию на собственное творчество, идеально подходящую для эфира французского аналога скетч-шоу «SNL» или, если угодно, «Городка». Патриарх в шляпе и его трое взрослых детей работают в архаичном кукольном театре и еле сводят концы с концами. Нищету, как обычно у Гарреля, символизирует точечно обваливающаяся штукатурка на стенах огромных парижских квартир в исторической застройке.

Кукольный театр, конечно же, — метафора кинематографа; в роли троих детей под собственными именами снимаются дети Гарреля (включая Луи). Увы, на кукольный театр упора в сюжете меньше, чем можно было мечтать: очень быстро картина вырождается в типичную французскую мелодраму с изменами, истериками и похоронами, а сам Гаррель вместо размышлений об искусстве принимает позу Тома Сойера и вслух мечтает о том, как он умрет и все будут плакать (спойлерПатриарх умирает в первой трети фильма, и театр оказывается в кризисе.). Искренне надеемся, что если бедное семейство Гаррель и правда живет так скромно, как показано в автобиографическом кино, на тесной пыльной полке все-таки найдется уголок для свежего «Серебряного медведя» рядом с двумя «Серебряными львами» из Венеции и полученным в тот же день «Сезаром» сына Луи.

Предельно расслабленное эмбиент-кино про трех японок (работница службы газа, студентка, пенсионерка), гуляющих целый день по спальному району. По сравнению со здешними поездками на автобусе, визитами в центр занятости и танцевальными упражнения в парке «Счастливый час» Рюсукэ Хамагути, эти пять часов из повседневной жизни четырех японских подруг, покажется пиком драматичности и остросюжетности. Впрочем, если ваша цель расслабиться, отключить мозг между просмотрами сложносочиненных конкурсных фильмов, этот пункт программы «Форум» с положенной ему работой справляется.

Документальная зарисовка с удивительными героями и сеттингом. Мать, занятая хозяйством, и дочь, увлекающаяся онлайн- и офлайн-гонками, живут вместе в большом модернистском замке где‑то в Аргентине, унаследованном от белой хозяйки (сами героини — представительницы коренного населения). Дом навещают снобистские родственники бывшей владелицы, дочка мечтает уехать в город, мама обеспокоена ремонтом, но, по сути, конфликта здесь хватает на короткий репортаж, а не полнометражный фильм. Не говоря уже о том, что «элементов хоррора» и «мрачной сказки», в качестве заманухи упомянутых на сайте Берлинале, в фильме и вовсе обнаружить не удалось.

Новейшая мелодрама студии A24, захваленная кинокритиками на «Сандэнсе» и в Берлине до такой степени, что можно всерьез говорить о потенциале фильма на «Оскарах-2024». К сожалению, все положительные качества этого кино — в оболочке: прилизанная съемка на пленку, мультикультурный сеттинг (между Сеулом и Нью-Йорком), нереально красивые звезды (Тео Ю, игравший Цоя в «Лете»; обладательница сияющей улыбки Грета Ли; самый нежный дояр из «Первой коровы» Джон Магаро). Для широкого зрительского успеха этой лайт-версии мелодрам Вонга Карвая, пожалуй, большего и не нужно, но от предполагаемой моментальной классики хотелось бы чуть большей глубины.

Ведь вдумчивые зрители быстро обратят внимание, что ни о чем, кроме собственных отношений, герои не разговаривают, а их предположительная душевная связь базируется на немых сценах сидения у памятника (в детстве) и стояния у подъезда в ожидании такси (во взрослом возрасте). В великой романтической трилогии «Перед…»«Перед закатом», «Перед рассветом», «Перед полуночью». Ричарда Линклейтера химия при знакомстве молодых людей, помнится, строилась вокруг общих поп-культурных референсов, а будущий кризис отношений они обсуждали, параллельно делясь творческими планами. Когда в «Прошлых жизнях» заходит речь о высокопарных духовных метафорах, фильм совсем умирает, зато оживает, когда герой Джона Магаро смешно ревнует. Когда больше всего сочувствия и симпатии вызывают не пресные влюбленные, а недовольный муж — это ли не приговор мелодраме?

Хоррор «под Линча», где линчевская интерпретативность подменяется просто невнятностью. Старшеклассница-хулиганка страдает от выходок мерзкого школьного директора (он увлеченно проводит тренинги на случай школьной стрельбы, где с апломбом играет роль злодея) и параллельно интересуется расследованием пропаж молодых девушек в городке. Есть очень странные сцены, очень причудливые эффекты (как будто бы используются фильтры-маски из снэпчата), но чего‑то реально страшного и жуткого так дождаться и не получается. Как будто режиссерке немного важнее поглумиться, пощеголять и поподнимать важные социальные проблемы, чем донести до зрителя саму историю и пощекотать их нервы (все необходимые ингредиенты, включая Алисию Сильверстоун на втором плане, здесь для этого были).

Безотказный фестивальный жанр: история взросления юной девушки на Украине накануне распада СССР. Студентка с актерского обижается на любимого папу-режиссера, заведшего любовницу. Как и полагается артистке, много со всеми флиртует и жаждет постоянного внимания, а после попытки суицида влюбляется в фельдшера. Первую часть фильма с элитными советскими квартирами и интеллигентской тоской смотреть немного тошно, зато после переезда в фельдшерскую коммуналку на экран просачивается реальная жизнь. Да, самая сильная сцена этого фильма (фельдшер приходит с работы, разгоняет студенческую вечеринку в своей комнате) была бы самым слабым эпизодом «Маленькой Веры». Но по такой логике после «Маленькой Веры» фильмы с рифмой распада Союза и взросления в принципе можно не снимать. И забыть о «Хрустале», «Нике» и фильме «На тебе сошелся клином белый свет». Если дать всем этим ретроманским фильмам шанс, то ответ на вопрос, кто из них пройдет проверку временем, как «Вера», неочевиден.

Самый прославленный на европейских кинофестивалях кореец делает упражнение в уникальном жанре «насколько мало усилий я могу приложить к фильму и насколько бракованной может быть работа, чтобы ее все равно взяли в программу». После начала пандемии Хон сам работает оператором на своих фильмах, поэтому теперь съемка у него не просто минималистичная, а пересвеченная, подтормаживающая и распадающаяся на пиксели. В этот раз он пошел еще дальше и в первый съемочный день, настраивая камеру, решил не исправлять расфокус, а вместо этого по приколу снять весь фильм с заблюренными героями и декорациями (актеры этот прикол, судя по ответам на Q&A, не сразу заметили и не особо оценили, но они мастеру приходятся студентами, поэтому в фильме доснялись и исправно приехали представить его на фестивале). Как таковых сюжетов в фильмах Хона давно нет, по сути это всякий раз набор сцен-этюдов, где герои едят, пьют и бесцельно гуляют, разговаривая о том о сем. «В воде» — это неполный десяток сцен, в сумме на 60 минут, где молодые люди хотят да не могут начать снимать свой любительский фильм. Со сцены режиссер с гордостью заявил, что снял весь фильм за пять дней, и зал ему аплодировал так, как будто не было очевидно, что тут уложиться можно было и в один выходной.

И все равно, когда в конце на экране появляется кинокамера (чуть ли не впервые в фильмографии режиссера, снимающего почти всегда кино о кино) и герой снимает короткую зарисовку с ранее примеченной уборщицей пляжа, чувствуется, что здесь запечатлено какое‑то базовое чудо кинематографа. Как бы Хон ни старался схалтурить, как бы ни тяготел к творческому саморазрушению, но залитое солнцем море даже расфокусом не испортить.

Еще одна мелодрама, на этот раз нарочито антиголливудская, разворачивающаяся в поэтической реальности АСМР-роликов. Румынский строитель, живущий в Брюсселе, готовится к отъезду домой, поэтому из последних продуктов в холодильнике готовит суп, после чего неторопливо гуляет и угощает им знакомых и не только. Параллельно работница азиатского кафе, где строитель прятался от дождя, идет в лес внимательно изучать мох для диссертации. Именно в сумеречном лесу их пути случайно пересекутся, и близость родится без прикосновений и слов.

Сложно критиковать такой милый и упоительный фильм, можно лишь аккуратно упомянуть, что киноязык, на котором говорит 39-летний режиссер Девос, — это фактически тот же самый язык, на котором говорили его коллеги по так называемому медленному кино одним-двумя десятилетиями ранее (речь, скажем, о мелодрамах «Благословенно ваш» Апичатпонга Вирасетакула и «Не хочу спать одна» Цай Минляна). В 2023 году это уже смотрится немного скучно.

Мелодрама американца Айры Сакса, снятая во Франции и не совсем умышленно высмеивающая весь жанр французских мелодрам. По сюжету скандальный режиссер в исполнении Франца Роговски решает на шестнадцатый год брака полностью испортить жизнь мужу (Бен Уишоу): однажды утром он приходит домой и радостно докладывает, что переспал с женщиной и еще никогда не был так счастлив. Съехавшись с новой пассией (Адель Экзаркопулос), герой Роговски портит жизнь уже ей и ее семье: клянется теще, смотрящей с опаской на его обтягивающий топ и леопардовые лосины, что непременно позаботится о будущем ребенке, но через неделю возвращается обратно к мужу. К счастью, у того, в конце концов, — спойлер — находятся-таки силы навсегда избавиться от эмоционального абьюзера, мудака, нарцисса, манипулятора.

Со сцены, впрочем, Бен Уишоу заявил, что считает героя Роговски обычным человеком, неумело ищущим счастья, и никаким не злодеем. То, что этот фильм подарит некоторым особенно сочувствующим зрителем пространство для интерпретации, — несомненно хорошая вещь.

Черно-белый аутбэкАутбэк — обширные внутренние районы Австралии, засушливые и практически не населенные.-нуар, в котором красавчик Саймон Бейкер («Дьявол носит Prada», «Менталист») играет неблагополучного сыщика (наколки, коробочка со шприцом, мизантропия), расследующего висяк двадцатилетней давности — убийство юной представительницы коренного населения. Главные аттракционы фильма — из мира осязаемого: любовно и подробно снятые ретромашины, сумасшедшее пещерное жилище зловещего старика, двадцать лет назад закатывавшего самые веселые вечеринки. Лютое и сухое батино кино, тонко препарирующее всепроникающий расизм и сексуальное насилие. Увы, оставшееся без наград (все восемь награжденных фильмов, к слову, — европейские).

Сюрреалистическая фантазия на тему «а что, если бы вся американская история и культура навсегда замерла в ночь выборов 2016 года?». Том Хэнкс из комедий 1980-х, Майк Майерс из комедий 1990-х, а также Джей Барушель, Майкл Сера и Джесси Айзенберг из комедий нулевых (все они в этом году попали в конкурсные фильмы Берлинале уже как серьезные актеры) смотрят телерепортажи про слитые имейлы, стоят напротив предвыборных плакатов на газонах соседей и иногда сами упоминают в диалогах, кого поддерживают. Все это достигается благодаря виртуозным монтажным находкам, поистине изобретательным, ведь в те четыре года, которые сестры-режиссерки на него потратили, нейросети и дипфейки еще не набрали популярность.

Дальше в фильме есть отдельные главы и про протесты #BlackLivesMatter, и про пандемию, и про выборы 2020 года, но до захвата Капитолия повествование не добирается. В целом легче никакое кино на Берлинале-2023 не смотрелось — по крайней мере, для избалованного интернет-контентом глаза миллениала. По сути, «Привет, мемность» — самое близкое, когда пункт фестивальной программы подходил к чистому троллингу. Чего стоит один лишь пролог фильма с полной неотредактированной версией печально известной рекламы «Пепси», где Кендалл Дженнер становится лидером абстрактных социальных протестов «за все хорошее, против всего плохого».

Докудрама об убийце экс-премьера Синдзо Абэ, где реальные кадры стрельбы смешаны с экспрессионистскими инсценировками, в которых облитый компьютерным дождем и погруженный в кислотный цветокор герой толкает анимешные монологи. Режиссер Масао Адати, снимающий по горячим следам (убийству всего полгода), был частью японской новой волны в 1960-е, сотрудничал с Нагисой Осимой, а потом сделал перерыв на тридцать лет и вернулся уже в XXI веке как адепт японского цифрового модернизма (похожей тягой к китчевым эффектам и прочим аниме-эксцессам могут похвастаться Тэцуя Накасима и Сион Соно). В результате получилось легкое и доходчивое кино, которое шокирует степенью эмпатии, понимания и поддержки, которую направляет режиссер в сторону преступника (якобы его основным мотивом была месть против секты, разрушившей семью).

Впрочем, особого скандала берлинская премьера, в отличие от прошлогодней японской, не вызвала. Скорее, во время обсуждения все внимание было направлено в сторону провокационно аполитичного фильма Вадима Кострова про тагильского юношу, собирающегося в армию. Фильм Кострова был показан на разогреве перед «Революция + 1», но сложилось ощущение, что последний безумный фильм зрительское сознание просто поспешило вытеснить.

Романтическая греза о дружбе пары студенток — румынки и иранки, поступивших в бухарестский мед. Полностью вымышленный художественный текст накладывается на упоительные кадры хроники — от Румынии эпохи Иранской революции до Ирана в момент свержения Чаушеску. Есть, конечно, не только мирные документальные съемки, но и кадры непосредственно восстаний, однако это тот случай, когда даже от них на сердце становится тепло и совсем не страшно. Наверное, все дело не только в убаюкивающих закадровых голосах девушек, но и в бережной работе с архивными пленками: кропотливо собранная мозаика из редких кадров с разным зерном, потертостями и трещинами дарит немыслимое удовлетворение — именно от осознания труда, которого стоит такое воскрешение истории. Ну а когда сказка прерывается музыкальными монтажами под ностальгические хиты, и вовсе становится очевидно, что это лучшее в мире применение для кинохроники — а не сухие академические работы, притворяющиеся, что они находятся выше дешевых эмоциональных манипуляций.

Безумный микс из фильма-ограбления и сурвайвал-триллера: профессиональный похититель искусства (Уиллем Дефо) во время вылазки оказывается заперт в высокотехнологичном пентхаусе. Теперь ему нужно искать, где добыть воду (водопровод отключен), пытаться пробиться на волю если не через железную дверь, то через мансардное окно и не сойти с ума, «общаясь» исключительно с уборщицами и портье по ту сторону монитора камер наблюдения.

«Внутри» — идеальный зрительский хит в фестивальном контексте, энциклопедический пример так называемого арт-мейнстрима (за прокат отвечает студия Universal). Моментально цепляющая, слегка абсурдная завязка (вспоминается недавнее би-муви «Вышка» про экстремалок, застрявших на телевышке) здесь сочетается с высокохудожественными деталями вроде невероятного мегапентхауса, отстроенного в павильоне и наполненного под завязку реальными (и не очень) предметами искусства. Да и само лицо артиста Дефо нынче уже предмет высокого искусства, этот практически немой фильм он во многом тащит на собственных плечах. В конце картины находится место легкой претенциозности, непрошеным размышлениям о природе творчества (Дефо разворотил хату, но это, мол, тоже своего рода искусство), однако это легко простить, учитывая, что предыдущие полтора часа мы смотрели фильм, увлеченно ерзая на краешке кресла.