Я/Мы

«В гражданском обществе нет такого понятия, как «мусорнулся»

Фотографии:
Даниил Примак
Интервью:
Даня Самгин
13 июня 2019 в 19:11
На мероприятии «День России 228» наркополитика обсуждалась не только на лекциях и дискуссиях, но и среди посетителей. Мы поговорили с молодыми людьми о неприятных эпизодах с полицией и будущем в свободной России.

Елизавета, 20 лет, и Саша, 22 года

Пиарщица и дизайнер

(Имена изменены по просьбе героев. — Прим. ред.)

Сталкивались ли вы с беспределом?

Елизавета: Прошлым летом на «Стрелке» мы решили пойти покурить косячок достаточно большой компанией. Нашли укромный уголок, спокойно стояли, курили через трубку. В нужный момент из‑за угла к нам вылетают четыре мента и застают нас реально врасплох. У нас ничего не было, все, что мы курили, было в трубке. Мы с собой ничего не везли, и это очень важно.

Я пережила в этой истории очень жесткий моральный прессинг. Мне было страшно, меня «принимали» первый раз. Сашу отвели в сторону, потом он прошептал мне на ухо, что нужно 60 тысяч. Всех ребят увезли, со мной остался один мент, который спросил: «Ну ты же никуда не уйдешь отсюда, ты же не оставишь своего парня одного, ты же будешь ждать?» Ну конечно, я буду ждать, я понимаю, что мне сейчас нужно искать деньги и что‑то срочно делать.

В течение часа я звоню друзьям, прошу денег и совета, он мне говорит: «Ну что, не хочешь, чтоб твой парень вышел, хочешь, чтоб твой парень сел, хочешь, чтоб он посидел подольше — побольше денег найди! Вот этот друг тебе не дал денег? Он тебе больше не друг, шли его на ***». Какие‑то друзья мне говорят, чтобы я попросила удостоверение, спросила, из какого он отделения. Он отвечает: «Это неважно, ищи деньги, ты же хочешь своего парня вытащить». Естественно, кто‑то из друзей мне пытался промыть мозги, сказать, как нужно себя вести, но в той ситуации, когда понимаешь, что это судьба твоего близкого человека и ты можешь на нее повлиять только деньгами, ты начинаешь их искать. К счастью, мы все нашли, все закончилось хорошо, но осадок остался до сих пор.

Саша: В моих руках была трубка, когда нас задержали, но в ней тоже ничего не было. Поэтому, наверное, было принято решение договориться. Люди в погонах не представились — ни отделения, ни удостоверения, — обшмонали без понятых, человека, которому стало плохо, посадили в машину и начали жестко прессовать, угрожать, что мне что‑то подкинут: «Ну ничего нет и нет, но у нас остался с предыдущего задержания пакетик, хочешь присесть лет на десять?» История продолжалась в течение часа.

Шум, который поднялся сейчас, может что‑то изменить?

Саша: Хочется верить, что‑то меняется, но нужно, чтобы люди хотя бы чуть-чуть что‑то делали. Рассказывали, делились своими историями, находили силы поговорить с родителями о своем опыте (даже связанном с травкой). Надо, чтобы это освещалось в медиа. Чтобы люди поняли: все это происходит не только с какими‑то далекими «наркоманами со шприцами», а может задеть и близкого человека.

Елизавета: На данном этапе я готова идти на митинг, подписывать петицию. Разочарована тем, что не могла пойти на митинг сегодня, потому что работала и была за городом на съемке. Но я пойду 23-го числа на согласованный митинг на проспект Сахарова.

Есть ли надежды?

Саша: Я думаю, это будет какой‑то долгий процесс. Учитывая условия в нашей стране, не думаю, что это будет завтра или через полгода.

Елизавета: Видишь, как забавно меняется динамика нашего рассказа. Мы начинали со своей истории, и как только пошли вопросы о том, что будет дальше, — стали мяться. Потому что мы реально не знаем. Мы хотим надеяться, что что‑то поменяется, но мне кажется, в ближайшие лет пять, не меньше.

Сергей, 24 года

Рэпер («555тракс555»), режиссер, сценарист

Сталкивались ли вы с беспределом?

Я постоянно становлюсь жертвой случайных обысков на улице, меня это нервирует. Хочу, чтобы это изменилось.

Шум, который поднялся вокруг истории с Голуновым, поможет это изменить?

Я скептически отношусь к этому шуму. Шум поднимается и опускается, и ничего не меняется. Конечно, сейчас говорят, что Госдума собирается смягчить наказания по 228-й, но мне кажется, что пока система не изменится в целом — надежды мало.

Что нам надо сделать?

Нам надо жить своей жизнью, наслаждаться жизнью и не обращать внимания на государство. Оно рано или поздно само себя сожрет и исчезнет.

Павел и Полина, по 18 лет

Павел прожигает жизнь, Полина собирается учиться в Берлине

Сталкивались ли вы с беспределом?

Павел: Я из Балашихи, там полицейские дежурят у парков, высматривают молодежь типа меня, которая приехала туда за чем‑нибудь, и берут всех на выходе из парка.

Полина: Однажды мои друзья сидели на чердаке. Пришли полицейские, спрашивают: «У вас есть алкоголь?» Друзья отвечают, что нет. «А наркотики?» Тоже нет. «Ну а сейчас будут». Ребятам пришлось отдать все свои деньги, чтобы их не забрали.

Шум, который поднялся сейчас, может что‑то изменить?

Полина: Я очень надеюсь на перемены, что не только Голунова выпустят, но и других людей, которые попали в такую ситуацию. Очень злюсь, когда такое вижу, а я стараюсь вообще не читать новости. Надеюсь, что это мероприятие поможет мне быть более осведомленной.

Павел: Нет, у меня есть надежда сесть на трактор и уехать за бугор.

Полина: Да, вот у меня тоже.

Что нам надо сделать?

Полина: Быть осведомленными о законах. Нужно быть собой и ничего не бояться. Нельзя загонять себя в рамки из‑за того, что такое происходит.

Арсений, 32 года, и Диди, 26 лет

Арсений фотограф, Диди — художник и фотограф

Сталкивались ли вы с беспределом?

Арсений: 17 раз задерживали. Хулиганил немного.

Диди: Я постоянно читаю новости и понимаю, какая у них власть, что они могут творить. Выясняется, что я не могу выйти с футболкой «Я/Мы Иван Голунов», потому что меня заберут и посадят.

Арсений: Сегодня мы были на митинге, со всех сторон кого‑то ловили. За просто так.

Диди: То, что они творят, насаждает в людях страх. Ты вечно слушаешь это все. И в итоге люди боятся уже не только силовиков, а, например, начальство — что тебя уволят за политическую активность, за посты в сетях какие‑то.

Арсений: Нас пытаются убедить, что все вокруг чужие, что мы маргиналы и такие одни. На самом деле, это совсем не так. Страха нет на самом деле.

Шум, который поднялся сейчас, может что‑то изменить?

Арсений: Я очень рад, что вышло много людей. Что бы там «Медуза» ни говорила, не надо убирать голову в песок. Лозунг «Мы здесь власть» супердебильный, но правда: мы выходим — что‑то меняется, мы сидим дома — ничего не меняется. Давайте выходить!

Есть ли надежды?

Арсений: Я надеюсь, что больше моих друзей станут политизированы. Я зову куда‑то друзей, они говорят: «Фу, политика». Но все вокруг — политика: ЖКХ — политика, цены на продукты — политика.

Что делать?

Арсений: Государство пытается рассказывать, что мы маргиналы, а есть какие‑то 86 процентов. Самое важное — выходить и говорить, что мы тоже здесь есть.

Диди: Читать и быть в курсе, думать об этом. Понимать, что ты не один.

Ирина Саминская, 39 лет

Руководит спецпроектами на «Винзаводе»

Сталкивались ли вы с беспределом?

Сталкивалась, конечно, некоторым моим друзьям тоже подкидывали наркотики, как и Ване. Одних удавалось отбить большими взятками, другой знакомый сидит по этой статье.

Шум поможет?

Честно говоря, несмотря на весь скептицизм от «бывалых» людей, именно сейчас я почему‑то верю в то, что все можно изменить. Я не знаю почему, может, дух времени просто. Со всех сторон вижу какие‑то неявные сигналы того, что сейчас наступает момент предела. И для этой [228-й] гребаной статьи, которая уже настолько репрессивная, что выходит за все возможные рамки допустимого. Даже для этой власти.

Что мы должны сделать?

Подавать пример этой своей убежденностью. Если мы сами не верим в перемены, то и люди вокруг будут это видеть и перенимать наш скептицизм. Если мы будем убеждены в том, что мы можем все изменить, — наша вера проломит эту стенку и мы действительно чего‑то добьемся.

Алиса Пробка, 18 лет

Художник

Сталкивались ли вы с беспределом?

Меня задержали на пикете у суда в субботу. Полицейские тогда угрожали: «Вот, ты теперь не поступишь никуда, головой надо было думать».

Шум поможет?

Как минимум люди станут более осведомленными о наркополитике в России. Как минимум все будут вести себя осторожнее. Если ты знаешь законы, ты вооружен.

Что мы должны сделать?

Перестать терпеть, больше говорить о том, что было с нами. Сейчас вышел список осужденных по 228-й — мы должны форсить его так же, как форсили Голунова.

Марина, 21 год

Учится на лингвиста

Сталкивались ли вы с беспределом?

Лично — нет, но друзья и знакомые сталкивались. Например, моего приятеля посадили, не разобравшись, виновен он или нет. Он сидит семь лет по совсем надуманным обвинениям.

Шум поможет?

Пример Ивана, то, как огласка помогла его спасти, конечно, вдохновляет и может изменить события в будущем. Я думаю, что все идет к этому. Несколько лет назад никто не мог представить, что можно вытащить человека вот так.

Что мы должны сделать?

Не бояться говорить и быть активными.

Даня, 23 года

Ничем не занимается

Сталкивались ли вы с беспределом?

Из своего опыта я ничего не расскажу, мне просто как‑то везет всю жизнь. Но я слышу все, конечно. Эта проблема насущная, как и статья народная. Каждый просто думает, что это его не коснется. Меня вот пока не коснулось. Но это как с заболеваниями какими‑то, нельзя думать, что это тебя никогда не коснется, рано или поздно эта проблема придет в твой дом. Я просто хочу тут жить, я хочу, чтобы страна была лучше, и не хочу бояться «бобиков».

Шум поможет?

Сто процентов. Это уже вектор движения, и меня это очень радует. Те, кто говорит, что надо просто сидеть и ждать, — ну это булшит. Я тоже, конечно, диванный аналитик, но надо быть активным, это поможет.

Что мы должны сделать?

Мы должны впрягаться за любые здравые движения, а кто в силах — организовывать эти движения. Ни в коем случае не сидеть дома. Кому‑то это все кажется бесполезным, но по мне — всегда лучше что‑то делать.

Мага, 21 год

Рэпер («555тракс555»)

Сталкивались ли вы с беспределом?

Однажды меня взяли полицейские на улице. Обшмонали полностью, потом я оттолкнул одного из них, получил пару раз в живот. Запихнули в тачку, отвезли в отделение, завели в «обезьянник», ********* [избили], там я просидел еще часа три. Потом выпустили.

Еще были истории, когда я сидел в «обезьяннике» ночь: мне не позволяли ни выйти пописать, ни позвонить. Из‑за драки.

Шум поможет?

Меня конкретно ******* [избивать] будут меньше только в том случае, если я сам буду меньше *******[разговаривать]. Если общую ситуацию рассматривать, то очень приятно осознавать, что у нас кое-как формируется гражданское общество и люди начинают учиться стоять друг за друга и отстаивать права не только самого себя, но и всего социума в принципе. Но на самом деле это все выглядит как одна большая клоунада, потому что, если выйти на те же самые митинги и посмотреть по сторонам, можно понять, что большую часть присутствующих составляют школьники. С одной стороны, это уже говорит о том, что не справились старшие — справятся их дети. Но дело в том, что они пока абсолютно не осознают, что происходит, просто нагоняются какими‑то вышестоящими чуваками, которые, предположительно, занимаются какой‑то оппозиционной деятельностью.

Что мы должны сделать?

Мы можем распространять информацию, продолжать посещать пикеты, можем писать в сети, приходить на такие концерты — просто не молчать, продолжать говорить.

Понятно, что мы действительно в жопе. Гражданское общество строится не только с одной стороны. Не только мусора должны относиться к нам как к людям, но и мы должны научиться относиться к ним как к людям. Сейчас люди больше боятся ментов, чем ******** [малолеток] с бутылками пива в подворотне. Потому что они хотя бы по понятиям живут, а мусора просто игнорируют все. Система такая: когда она гниет, человек в ней гниет изнутри. Могут быть какие‑то реально положительные цели у человека, когда он идет в правоохранительные органы, но в большинстве случаев у нас туда идут абсолютно отбитые люди, которым очень хочется дорваться до власти и отомстить тем, кто их обижал в детстве.

При этом у нас вся страна живет по понятиям. У нас все еще считается, что, если ты вызвал мента, когда находился в проблемной ситуации, ты мусорнулся. В гражданском обществе нет такого понятия, как «мусорнулся», потому что это специальный орган, который должен тебя защищать.

Расскажите друзьям